Сумерки Мира - Страница 41

Они не видели, как из тоннеля в пещеру ввалился Пустотник Даймон. И очень хорошо, что не видели, потому что такого Даймона они не видели никогда.

Пустотник был пьян. Никто так и не узнал, что именно послужило причиной опьянения: настойка Красного корня, дурман смолы йикининки или горькая смесь прошлого с настоящим.

Это было неважно.

Даймона трясло. Он метался по пещере, натыкаясь на стены, рот его неестественным образом растянулся до ушей, открывая острые белые зубы; и кожа толстой шеи пошла складками и начала шелушиться, напоминая скорее чешую. Потом он упал на колени, судорожно вцепившись в оставленную Солли кожаную куртку; плотная кожа треснула в его скрюченных пальцах, и этот звук, казалось, пробудил к жизни прежнего Даймона.

– Мальчики… – прошептал он, запрокидывая голову к каменному небу пещеры и мучительно хрипя, – бегите, мальчики… дальше бегите… Не могу больше, не удержу!… Старый я… старенький… Ах ты, тварь…

Шепот захлебнулся, и острые кривые когти располосовали куртку с поразительной легкостью. И стены пещеры отразили низкий, страшный рык.

Стар был Пустотник. Чудовищно стар.

Чудовищно.

* * *

…Сквозь кусты Сигурд Ярроу увидел знакомого бродягу, на этот раз соизволившего натянуть короткую тунику из грубой ткани, и рядом с ним – Солли.

Увидел – и не удивился.

Чуть поодаль, тихо ворча, сидели недовольные волки, а Изменчивый что-то горячо втолковывал бродяге, размахивая руками и поминутно тыча в сторону пещеры. Бродяга же со всей присущей молодости самоуверенностью пожимал плечами, морщился и наконец указал на свой тюк со спрятанным оружием – дескать, не волнуйтесь, отобьюсь в случае чего!…

Сигурд хотел было выйти и силой уволочь несговорчивого самоубийцу – для его же блага! – но тут случилось нечто странное.

Самый молодой из волков неожиданно вскочил, насторожив узкие уши и скалясь чужой, мертвой ухмылкой; затем глаза зверя приобрели оттенок мутного зеленого стекла – и волк прыгнул на спину Солли, подминая Изменчивого под себя!

Стаю словно пружиной подбросило. Ярроу готов был поклясться, что перед прыжком он услышал тихую заунывную мелодию, тягучую и похожую на вой, но сейчас ему было не до выяснения подробностей. Волки рычали, рычали на своего вожака; Вайл, покорная Вайл, исходила слюной, с ненавистью глядя на Солли, а Изменчивый в волчьем обличье стоял, прижимая передними лапами к земле непокорного зверя, дерзнувшего на неслыханное, и недоумение билось в таких человеческих глазах большого волка!

В следующую секунду бродяга резко нагнулся, хватая Изменчивого за холку и заднюю ногу, и с поразительной легкостью швырнул матерого волка в растущие неподалеку кусты дикого шиповника. Солли взвыл, обрушившись в колючую поросль, – и Сигурд одновременно с Зу вылетел на поляну.

Синяя сталь меча описала смертоносную восьмерку, и салар даже не успел удивиться, почувствовав, что возносится ввысь. Рука с мечом была намертво зажата в цепких пальцах бродяги, и Сигурд понял, что летит, летит вперед головой, а еще через секунду понял, куда летит.

Шиповник оказался на редкость колючим, его шипы мгновенно вцепились в широкий плащ и одежду салара еще похлеще, чем пальцы бродяги, а Зу свернулся в боевой узел между рычащими волками и пришельцем и шипел, – но почему-то шипел на волков, полностью игнорируя происходящее с людьми.

Сигурд и не подозревал, что его удав умеет так шипеть. Зу яростно бил хвостом, его тело свивалось в самых немыслимых вариантах, и еле слышная мелодия, исходящая из зарослей на другом конце прогалины, вступала в неясное противоречие с шипением огромной змеи; и стая замерла.

Стая перестала рычать.

Тихий холодный смех пронесся над поляной – Сигурд вздрогнул, услышав его, – и мерцающее, голубоватое облачко выплыло из кустов, медленно сгущаясь и принимая человеческие черты.

Бледный Господин – «варк» на калльском наречии – одернул свой балахон и снова рассмеялся.

– Я не знал, что такая змея может противостоять Зову, – сообщил он бродяге, нагнувшемуся над своим тюком. – Впрочем, я никогда и не видел столь больших змей. Она поистине заслуживает уважения… Да и ты, человек, тоже…

Варк почему-то избегал смотреть в сторону шиповника, где застыли Сигурд и Солли; но его взгляд, направленный на человека в тунике, был пристальным и оценивающим.

– Ты мне нравишься, человек. – Варк сделал шаг и снова остановился. – Ты достоин того, чтобы тебе открыли Дверь… Сегодня. Сейчас. Немедленно…

Бродяга выпрямился и выставил вперед руку с коротким, в локоть длиной, и очень широким лезвием, по краю которого шла тусклая гравировка. В левой он сжимал другой такой же нож – или что там у него было? – но держал его вдоль предплечья, так что клинок был скрыт и плохо различим.

– Хорошее оружие, – с видом знатока заявил варк, приближаясь. – Руби, парень… руби, не стесняйся…

Он прыгнул вперед, и бродяга выбросил перед собой правую руку. Острие вошло в живот варка, но тот не обратил на него ни малейшего внимания, словно нож разрезал ночной туман, а не живую плоть. Собственно, эта плоть и не была живой…

Ладони Бледного Господина легли на лицо бродяги, запрокидывая тому голову, и тогда лезвие второго ножа отразило свет молодого ущербного месяца, робко вышедшего на небо. Лезвие было необычно серым и блестящим, и серебристые блики заиграли на нем, когда нож вошел в тело варка.

Варк кричал. Он кричал, как кричит смертельно раненный человек, он выл, всхлипывал, он корчился на земле, а тело его горело призрачным, желтым огнем без дыма; и через минуту лишь обугленный труп лежал на поляне, лежал и казался одной из теней надвинувшейся ночи.